Southeast Asia: actual problems of development

[Yugo-Vostochnaya Azia: aktualnye problemy razvitiya] ISSN 2072-8271

Articles

Maletin Nikolay

In Memory of My Teacher and Friend Mikhail Kapitza

ЮГО-ВОСТОЧНАЯ АЗИЯ: АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ, 2017, №34, 5-12

Рубрика:

 
Annotation:

Позвонили из ИСАА и сообщили о планах подготовить мемориальный сборник, посвященный Михаилу Степановичу Капице. Времени, как всегда, дали в обрез. Писать об Учителе, прекрасном человеке и, если можно так сказать, старшем друге, очень не хотелось как-то в спешке, на ходу. Привыкли мы делать пятилетку в четыре, а то и в три года. Инстанции планируют либо на длительную перспективу, либо уже на прошедший день. Надо было еще вчера – расхожий лозунг нашего времени. Все как-то не заранее, а срочно и спешно. Нет времени, чтобы обстоятельно просмотреть дневники, какие-то отрывочные записи, уточнить некоторые биографические детали. Хочешь, чтобы было как лучше, но товарищ Черномырдин по-прежнему уверяет, что будет, как всегда. И приходится спешить, за что и прошу меня извинить.

Практически 30 лет моей жизни прошло под счастливым «знаком Зодиака» по имени Михаил Степанович Капица, который во многом и определил мою профессиональную, да и человеческую судьбу.

Нельзя сказать, что я познакомился с Михаилом Степановичем Капицей лично сам. Я просто видел его на лекциях в МГИМО, когда был еще студентом и аспирантом. МГИМО был для Михаила Степановича родным. В 1950-е годы он несколько лет заведовал кафедрой, здесь защищал свои кандидатскую и докторскую диссертации, и затем как ответственный работник МИД часто выступал перед преподавателями, всегда с нетерпением ждущими его визита в Институт. Я, конечно, слышал восторженные отзывы о его стиле подачи материала. Он ничего не читал, много импровизировал, добавляя шутки и анекдоты, что отражало веселую серьезность его натуры. Говорил легко и доступно, быстро ориентируясь и умело учитывая любую аудиторию. Особенно, как артист, он вдохновлялся перед большой аудиторией, выступая в таких залах как Политехнический музей и т.п. Очень интересными и методически полезными были его выступления на семинарах для самих лекторов. С публичными лекциями он регулярно выступал в клубах Москвы, области и, конечно, в городах СССР. Всегда на его лекциях было много представительниц слабого пола, сильно желавших послушать из его уст, что происходит в мире. Он был видный мужчина, я бы сказал, виднейший со всеми вытекающими отсюда последствиями. Не только его телесная фактура, высокий рост, статность, щеголеватость в одежде, но и добрый веселый нрав, чувство юмора и в отношении себя самого, свобода в общении делали его человеком приятным во всех отношениях. Как лектор, он буквально был нарасхват. Тем более, что из его выступлений можно было узнать немало того, что людям вроде бы знать и не полагалось. Лекции, безусловно, пополняли и семейный и личный бюджет, поскольку оклады работников МИД в Центральном аппарате были не столь уже велики по сравнению с заграничными. А он практически выезжал лишь в короткие служебные командировки. И дело даже не в этом. Он просто был прирожденным лектором, буквально захватывавшим любую аудиторию.

 В МИДе он не замыкался только на регион, который курировал, а мыслил масштабно, глобально и был в курсе развития всего международного пространства.

 Я встречал его, еще не будучи лично знакомым, иногда на некоторых мероприятиях, которые посещал по долгу службы в качестве переводчика индонезийского языка инокорреспондента Анвара Дарма. Когда я в 1966г. поступил в аспирантуру МГИМО по кафедре международных отношений и темой диссертации стала внешняя политика Индонезии времен президента Сукарно (1945-1965 гг.), я воспользовался тем, что, работая переводчиком при, а не в штате Международного Отдела ЦК КПСС, познакомился со многими известными советскими учеными – востоковедами. Юрий Николаевич Гаврилов, преподаватель Института Общественных наук при ЦК КПСС, с которым и его семьей я до его кончины был очень дружен, посоветовал мне попросить М.С. Капицу, заведующего отделом ЮВА в МИД, быть моим научным руководителем.

И вот осенью 1966 г. мы на 14 этаже здания МИД, в большом кабинете у моего будущего научного шефа. Он вышел из-за стола. На нас надвигалось что-то большое, святящееся добротой. Встретил он нас приветливо, как обычно встречал входящего, расспросил о жизни и, узнав, что я из Ярославля, сказал, что он еще из более глубокой провинции ‑ из деревни. У кого трудный путь к успеху, тот более и дерзает, чего он пожелал и мне.

Шутливо поблагодарив Ю.Н. Гаврилова, с которым он был в теплых отношениях как с востоковедом, за еще одно «научное приобретение», что меня несколько смутило, он пожал нам руки, и я пошел «творить». Визиты к научному руководителю были нечастыми. Обычно я приносил на просмотр свои статьи для публикаций. Материалов для написания диссертации у меня было вполне достаточно. Это прежде всего переводы из нескольких индонезийских газет и журналов за несколько лет, некоторые источники и научные исследования на индонезийском и английском. Неся на просмотр свою первую статью по теме диссертации, позвонив и попросив разрешения зайти, я немного опоздал, а М.С., спешащий как всегда, выходил из здания МИД, чтобы ехать по какому-то делу. Мы встретились у подъезда. Он поздоровался и, сказав, что срочно уезжает, прошел к машине. Мой растерянный вид, наверно, был вызывающим сострадание. Но, сев в машину, которая уже трогалась, он взглянув на меня, попросил шофера остановить и не позвал меня, а выйдя из машины сам подошел и, забрав мою статью, велел зайти в другой день (кстати, всегда помня этот случай, я, в чем меня часто упрекают коллеги, «няньчусь» со своими аспирантами, понимая, что мы в ответе за тех, кого приучили и тем самым в какой – то мере приручили).

Но на этом эпизоде мое удивление не закончилось. Придя через пару дней к Михаилу Степановичу, я растерялся еще более, когда он сказал, что статью бегло просмотрел, отметил спорные положения, но править не стал. (Не царское это дело. Да и времени у него нет, да и в аспиранты к нему шли обычно те, у кого уже был какой-то серьезный задел). Учитывая, что я аспирант великовозрастный (под тридцать), да еще имеющий некоторый опыт публикаций и преподавания языка, то свою работу сам могу довести до ума. Он вернул мне статью. Над ней я посидел еще пару дней и снова к шефу. Компьютеров в то время не было, и все приходилось перепечатывать на машинке. М.С. Капица спросил: «Все поправил и вычитал или еще разок внимательно посмотришь?». Я заколебался, и чтобы в следующий раз чувствовать себя в полной уверенности, забрал статью домой. В течение двух дней читал ее несколько раз с большими перерывами, чтобы не «замыливать» глаза.

Одевшись по-официальнее в темный костюм, снова стучу в двери кабинета. Аудиенция была короткой. «Ну как будем сдавать в печать?», ‑ спросил шеф, с улыбкой глядя на меня. «Да», ‑ ответил я. Михаил Степанович достал авторучку и, еще раз взглянув на меня, просто поставил подпись. Должен сказать, что для меня это была хорошая школа. Насколько я помню, после этого он обычно быстро просматривал мои статьи и подписывал. Он четко распределял свое время и энергию соответственно характеру работы. (Как мне по секрету призналась его супруга, М.С. от корки до корки вычитал сигнальный экземпляр нашей общей книги). Но не будем нарушать хронологию.

В 1968 г., уже написав диссертацию в черновике, я с его легкой руки был направлен на работу в Посольство СССР в Индонезии в качестве драгомана (говорят, что я по кадрам проходил чуть ли не как последний драгоман по должности). Работа нравилась. Коллектив ‑ сверх профессиональный. Все мои прямые начальники владели индонезийским языком. Поработать над диссертацией не удалось. Ее, бедную, присланную мне шефом по диппочте, соответствующие товарищи просто заперли в сейф, пообещав вернуть по окончании командировки. Но «дипломатил» я недолго. После ДТП осенью 1968 г. возвратился в Москву с большим чемоданом книг и материалов для научной работы. М.С. Капица предлагал мне остаться работать в отделе, но я взял курс на завершение диссертации. Кроме того мой преподаватель индонезийского языка Гавриил Леонидович Кессельбреннер снова привлек меня к преподаванию языка, а затем я также стал преподавателем Дипломатической Академии.

Мои научные контакты с М.С. не прерывались. Но написав отзыв на мою кандидатскую диссертацию, он сказал, что будет занят и на защиту не придет. «Сам справишься!» - добавил он и пожелал «ни пуха, ни пера». Защита прошла успешно, о чем я его радостно и проинформировал. В отдельных случаях на этом все и заканчивается, оставляя теплое, согревающее душу чувство признательности и благодарности к научному руководителю.

Мой же беспокойный характер не позволяет мне терять связи с хорошими людьми и друзьями. Успешно «отмотав» первый трехлетний аспирантский срок, я принял решение посадить себя (ведь мы жили в плановом хозяйстве) на 10 лет для написания докторской диссертации. И через месяц после банкета снова предстал пред светлые очи Михаила Степановича с дерзким предложением совместно написать политическую биографию первого индонезийского президента Сукарно, отстраненного от власти в конце 1960-х, а заодно рассказал о своих видах на докторскую диссертацию.

Он поддержал тему о внешней политике Индонезии, заметив, что слишком уж я скор. Я ответил, что есть примеры для подражания. Он, догадавшись, что знаю о его стремительном научном росте (докторскую он защитил еще до 40-летнего возраста), улыбнулся и сказал «ну, дерзай». Мне кажется, ему нравилось наблюдать, как люди, к чему-то стремящиеся добиваются своей цели. Как минимум на этом пути их всегда сопровождала его поощрительная улыбка.

Я и сам знал, что в наше советское время защитить докторскую по общественным наукам где-то в сорок с небольшим считалось просто неприличным, и некоторые коллеги по кафедре советовали мне сначала немножко «постареть». Но мне хотелось доказать это самому себе тем более, что кроме преподавания меня ничто не отвлекало.

Я был разведен, у меня не было детей, и я был упорен и здоров.

Особенно меня обрадовало, что М.С. одобрил идею нашей книги о первом президенте Индонезии – Сукарно, и вскоре с Издательством «Мысль» был заключен договор. Ответственным редактором согласился стать крупнейший советский специалист по истории Индонезии А.Б. Беленький. Книга «Сукарно. Политическая биография» вышла в 1980 г., (а после падения режима генерала Сухарто уже ХХI веке была переведена на индонезийский язык).

Тираж по настоящим временам был просто заоблачный – более 100 000 экземпляров и ценой аж более 1 рубля. Да были читатели в наше время, не то, что нынешнее племя. К сожалению, время сейчас не благоприятное для расширения кругозора, большинство в жизненный прицел ищет свою точку у Фортуны. Кстати, весь гонорар соавтор написал на меня, что позволило мне решить некоторые немалые материальные проблемы.

Время работы над книгой – время частых встреч. Михаил Степанович, который уже не курировал ЮВА, а стал заведующим Первого Дальневосточного отдела и членом коллегии МИД СССР, Китай не просто прекрасно знал, но и провидчески смотрел в его будущее.

После смерти Мао никто не знал, что будет в Китае с его наследием после «культурной революции» и правления «банды четырех». Капица в МГИМО на Ученом совете, выходя к трибуне в 1976 г., сказал: «Мао жил, Мао жив, Мао будет жить». Никто его из Мавзолея выносить его не будет, и он будет работать на Китай.

Несмотря на его постоянную занятость к М.С. можно было зайти даже без звонка, просто постучав и просунув голову в дверь, посмотреть на его реакцию. Если у него было время, он всегда выслушает и сам что-то посоветует или прокомментирует. А когда занят, попросит подождать или назначит время. Если у него не ответственное совещание или рутинная встреча с сотрудниками отдела, он обязательно представит и познакомит, чтобы человек не чувствовал себя неудобно. Насколько я могу судить, его отношения с подчиненными были очень демократичны. Капицу всегда окружали люди, к нему тянулись, он притягивал, будучи душой коллектива и компаний. Со многими работниками его отдела и с его помощниками у меня установились хорошие дружеские отношения, за что я Михаилу Степановичу очень благодарен. Большинство из них стали известными дипломатами, послами в разных странах. Трудно сказать, кем он был больше ‑ настоящим человеком или талантливым дипломатом от Бога. В нем это гармонично переплелось, но человек часто побеждал. Как человек он был борец и здесь карьерный дипломат отступал. Особенно, когда это касалось людей и его сотрудников, он не мог стоять в стороне. Многие, кому он помог даже с риском для карьеры, говорили об этом почти со слезами на глазах.

Мне было приятно, что он советовал мне перейти на работу в МИД, убеждая, что это не помешает написанию докторской диссертации, ставя мне в пример себя, защитившего обе диссертации, совмещая научный поиск со службой в Министерстве. Но я уже был разведен, а без загранвыездов сидеть в Центральном аппарате как-то меня не очень привлекало, да и оклад профессора в вузе был очень и очень приличным, не говоря уже о возможности работать с молодежью, во многом самому планировать свой трудовой день и жизнь. Встречи в его кабинете продолжались и после сдачи книги в издательство, (он консультировал меня по докторской диссертации, защищенной в 1980 г.), а затем с начала 1980-х и в его новом кабинете на 7-м этаже, куда М.С. Капица спустился, поднявшись по карьерной лестнице до должности заместителем министра иностранных дел. Конечно, они были редкими, но МихСтеп, как его любовно называли за глаза сотрудники и его хорошие знакомые, продолжал меня опекать. А когда позволяли условия, приглашал меня, как ответственного за лекторскую работу в Парткоме МГИМО, и на свои закрытые выступления.

Мидовскую перестройку «а ля Шеварднадзе» он не принимал, а перестройщики не терпели возражений. «Перестроечный зуд» вышел за пределы, как здравого смысла, так и национальных интересов, с чем не могли смириться немногие в то время, и многие уже сейчас, спустя целый ряд впустую потраченных лет.

Гораздо чаще я заходил к нему, когда он стал в 1987 г. директором Института Востоковедения РАН. С работниками Отдела Юго-Восточной Азии этого Института я начал сотрудничать еще в середине 1960-х, когда ИВАН находился в старинном здании в Армянском переулке, а затем был переведен на Рождественку в здание, расположенное напротив Архитектурного Института. Я всегда заходил по делу. Он не избегал встреч со мной и даже как-то сказал: «Не стесняйся, заходи почаще. Тебе же от меня ничего не надо, а повидаться всегда приятно». Не знаю, был ли он доволен тем, что больше не работает в «перестраиваемом» новым министром Э. Шеварднадзе МИДе, но иногда не скрывал радости от того, что может более свободно планировать свой рабочей день, а отчасти и жизнь, несколько больше под себя в отличие от динамичной и оперативной работы в Министерстве, хотя очевидно и скучал по тому, чему были отданы многие, в том числе и лучшие годы.

Наши отношения были просто дружественными, если можно так сказать о несравнимых величинах. Он часто говорил об успешной работе в ООН своей дочери Ларисы, которую я хорошо знаю как коллегу по работе в Институте, улыбаясь рассказывал о «проделках» подрастающего сына ‑ Сергея.

Последний раз я встретился с ним в МГИМО, когда к нам приехал Председатель КНР Цзянь Цзэминь. После окончания мероприятия я проводил его до машины. Мы просто шли рядом, перебрасываясь короткими фразами. Расставаясь, он пожал мне руку и, как всегда, улыбнулся. Улыбка была все такая же добрая и широкая, как и его душа. Таким он изображен на оставшейся у меня фотографии, висящей в моем рабочем кабинете. И мы время от времени смотрим друг на друга, хотя и находясь в разных мирах.

article in pdf

Issues

2023

2022

2021

2020

2019

2018

2017

2016

2015

2014

2013

21 20

2012

19 18

2011

17 16

2010

15 14

2009

13 12